Булгаков Михаил Афанасьевич. Часть 1.

Писатель и драматург




Михаил Булгаков родился 15 мая 1891 года в Киеве в семье преподавателя Киевской Духовной академии Афанасия Ивановича Булгакова, и его жены Варвары Михайловны.

Родители Михаила Булгакова происходили из старинных семей орловских и карачевских священнослужителей и купцов: Булгаковых, Ивановых, Покровских, Турбиных и Поповых. Дед Михаила со стороны отца Иван Авраамиевич Булгаков был настоятелем Сергиевской кладбищенской церкви в городе Орле. Другой дед, со стороны матери, Михаил Васильевич Покровский, был протоиереем Казанского собора в Карачеве.

Семья Булгаковых быстро росла и часто меняла квартиры. Михаил был первым ребенком в семье, но позже у него появилось еще шесть братьев и сестер – Вера, Надежда, Варвара, Николай, Иван и Елена. Последним городским адресом для большой семьи Булгаковых оказался впоследствии знаменитый Андреевский спуск, 13 (строение 1, кв. 2, будущий «Дом Турбиных»), а загородным – дача в поселке Буча под Киевом, где семья регулярно проводила летние месяцы. Осенью 1906 года у Афанасия Булгакова был обнаружен нефросклероз, и его коллеги, чтобы не оставлять семью Булгаковых в беде, ходатайствовали о присвоении ему степени доктора богословия. Одновременно Совет Духовной академии возбудил ходатайство перед Священным Синодом о присвоении ему звания ординарного профессора, которое было удовлетворено 8 февраля 1907 года. На следующий день Афанасий Булгаков подал прошение об увольнении со службы по болезни, а 14 марта скончался, после чего его семье была назначена пенсия в 3000 рублей в год, хотя будучи доцентом, Афанасий Иванович получал 1200 рублей и столько же – в должности цензора Киевского цензурного комитета. Таким образом, после смерти отца семейства положение Булгаковых в материальном отношении даже улучшилось, что, конечно, не могло и в малой степени облегчить боль утраты. После смерти Афанасия Ивановича мама Михаила, Варвара Михайловна, прививала детям трудолюбие и стремление к знаниям. По словам Надежды Булгаковой-Земской, сестры писателя, она говорила: «Я хочу вам всем дать настоящее образование. Я не могу вам дать приданое или капитал. Но я могу вам дать единственный капитал, который у вас будет, – это образование».

18 августа 1900 года Михаил был зачислен в приготовительный класс Киевской Второй гимназии. А 22 августа 1901 года он начал учебу в Первой мужской Александровской гимназии, которую окончил в мае 1909 года. Александровская Гимназия имела особый и престижный статус. Император Александр I в 1811 году даровал гимназии широкие права, и ее воспитанников готовили для поступления в университеты. Основные курсы в Александровской гимназии вели доценты и профессора университета и политехнического института. И, хотя Киев был провинциальным городом Российской империи, по уровню преподавания и составу учителей Александровская гимназия не уступала лучшим столичным учебным заведениям. Сохранились воспоминания Константина Паустовского, учившегося вместе с Булгаковым: «Булгаков был переполнен шутками, выдумками, мистификациями. Все это шло свободно, легко, возникало не любому поводу. В этом были удивительная щедрость, сила воображения, талант импровизатора… Существовал мир, и в этом мире существовало как одно из его звеньев – его творческое юношеское воображение». Такому поведению Михаила Булгакова способствовала и непринужденная семейная атмосфера, о которой вспоминала его сестра Надежда: «Основным методом воспитания детей была шутка, ласка и доброжелательность. Это то, что выковало наши характеры… У нас в доме все время звучал смех… Это был лейтмотив нашей жизни».

Судя по полученному аттестату зрелости, высших оценок Булгаков удостоился только по двум предметам – закону Божьему и географии. Его сестра Надежда вспоминала: «Он был весел, он задавал тон шуткам, он писал сатирические стихи про ту же самую маму и про нас, давал нам всем стихотворные характеристики, рисовал карикатуры, играл на рояле». Из увлечений Булгакова того времени Надежа Афанасьевна выделяла футбол – игру, только начинавшую в ту пору завоевывать популярность в России (им увлекались и братья Михаила, Николай и Иван), – и увлечение театром: и в качестве зрителя, и как участника летних дачных спектаклей. «В Бучанском парке подвизаются на подмостках артисты императорских театров Агарин и Неверова…» – так шутливо она называла по их сценическим псевдонимам Михаила и сестру Веру.

Окончив летом 1908 года предпоследний седьмой класс гимназии, Михаил познакомился с пятнадцатилетней дочерью председателя Саратовской Казенной палаты Татьяной Лаппа. Летом в Киеве по набережной гуляли красивые пары, колыхались резные листья каштанов, воздух был наполнен приятными ароматами. Именно таким запомнился пятнадцатилетней Татьяне Лаппа ее приезд к киевской тете в 1908 году. «Я познакомлю тебя с мальчиком, он покажет тебе город», — сказала тетя юной племяннице. Таня и Михаил идеально подходили друг другу — они были ровесниками, оба из хороших семей, поэтому нет ничего удивительного в том, что между молодыми людьми быстро вспыхнули нежные чувства. Когда каникулы закончились, и Таня уехала обратно в Саратов, влюбленные продолжали переписываться и поддерживать отношения к большому неудовольствию своих семей. Мать Булгакова настораживало то, что сын забросил учебу в гимназии, а родителям Татьяны очень не понравилась телеграмма, присланная приятелем Булгакова. «Телеграфируйте обманом приезд. Миша стреляется», — значилось в телеграмме, пришедшей в дом Лаппа, после того как родители не отпустили Татьяну в Киев на праздники. Но препятствия только подогрели чувства влюбленных, и в 1911 году Булгаков отправился в Саратов, чтобы познакомиться с будущими тестем и тещей. В 1913 году родители окончательно смирились с желаниями детей, и дали свое согласие на брак. К тому времени Татьяна уже успела забеременеть и сделать аборт. Венчание состоялось 26 апреля 1913 года. Михаил в это время был студентом второго курса университета, а Татьяна занималась на Высших женских курсах.

Окончив гимназию, Михаил Булгаков не особенно колебался в выборе профессии: влияние родственников-врачей, братьев Василия, Николая и Михаила Покровских; близкое присутствие друга их дома, педиатра И.П.Воскресенского, сыграли решающую роль в выборе будущей профессии, и 21 августа 1909 года Булгаков был зачислен на медицинский факультет Императорского Университета святого Владимира в Киеве. Учеба проходила в условиях начавшейся войны 1914-1918 годов, и студент-медик Булгаков не остался в стороне от этих событий. В августе 1914 года он помогал родителям жены организовать лазарет для раненых при Казенной палате в Саратове, и работал там врачом-санитаром. В мае 1915 года он поступил в Киевский военный госпиталь Красного Креста на Печерске, и летом того же года служил врачом-хирургом в прифронтовых госпиталях городов Каменец-Подольского и Черновиц в австрийской Буковине. С «Временным свидетельством», выданным после успешной сдачи университетских выпускных экзаменов в 1916 году, Михаил Булгаков по истечении срока службы на фронте был отозван в тыл, и как военнообязанный был зачислен «врачом резерва Московского военно-санитарного управления» для откомандирования в распоряжение смоленского губернатора с целью работы в земствах.

Диплом об окончании Киевского университета Булгаков получил 31 сентября 1916 года - его утвердили в «степени лекаря с отличием со всеми правами и преимуществами, законами Российской Империи сей степени присвоенными». Прибыв в середине сентября 1916 года в Смоленскую врачебную управу, Булгаков получил направление в один из самых глухих уголков Смоленской губернии – в село Никольское Сычевского уезда, где стал заведующим врачебным пунктом.

Пациентов было много, большинство из них умирали от голода и отсутствия лекарств, и молодой врач часто ничем не мог помочь своим подопечным. Именно тогда Булгаков пристрастился к морфию. Летом 1917 года он начал регулярно принимать морфий после того, как сделал себе прививку от дефтирита, опасаясь заражения вследствие проведенной трахеотомии у больного ребенка. Начавшийся сильный зуд и боли он стал заглушать морфием, но в результате употребление наркотика вошло в привычку. Жизнь с наркоманом — всегда испытание, а если кругом разруха и безденежье, это становится настоящим бедствием. Чтобы достать морфий, приходилось продавать семейные драгоценности, и отказываться от самого насущного. Во время ломок Булгаков становился агрессивным, угрожал жене оружием, однажды швырнул в нее горящий примус, или начинал плакать и умолять супругу не сдавать его в приют для наркоманов. Татьяне снова пришлось сделать аборт — Михаил боялся, что из-за его тяги к наркотикам ребенок родится больным. Впоследствии работа «земским лекарем» была отражена в автобиографическом цикле рассказов «Записки юного врача», а в рассказе «Морфий» Булгаков косвенно повествовал о своей судьбе.



«Морфий» стал автобиографическим рассказом о жизни в «большом городе» Вязьме, куда Михаил Булгаков был направлен ровно через год его врачебной работы в Никольском. Разрешение на переход в Вяземскую городскую земскую больницу заведующим инфекционным и венерологическим отделением было датировано 18 сентября 1917 года, и Булгаков получил удостоверение Сычевской уездной земской управы о том, что «зарекомендовал себя энергичным и неутомимым работником». В «Морфии» Булгаков описывал страдания и смерть врача-морфиниста. «Доктор Поляков» – отчасти и сам Булгаков.

В Вяземской больнице Булгаков работал с 20 сентября 1917 года по 19 февраля 1918 года. 22 февраля им было получено от Вяземской уездной земской управы удостоверение о том, что он «выполнил свои обязанности безупречно», и в конце февраля Михаил с женой вернулись в Киев, где поселились в опустевшем родительском доме на Андреевском спуске. В феврале 1917 года Булгаков все же поехал в Москву лечиться от своей зависимости, однако избавиться от пристрастия к наркотикам Булгакову помогли не врачи, а жена Татьяна. Весной 1918 года супруги вернулись в Киев, где по совету отчима Булгакова Татьяна начала разбавлять каждую дозу морфия дистиллированной водой. В конце концов, она вкалывала мужу лишь воду, после чего в Киеве супруги прожили полтора относительно спокойных года. Булгаков открыл частную практику как венеролог. Власть в городе постоянно менялась, на улицах и в пригороде шли бои, случались аресты, погромы, грабежи и убийства. Во время хаоса и неразберихи Гражданской войны Булгаков пережил, как он вспоминал - «10 переворотов лично». События того времени, защита Киева от петлюровцев и сама петлюровщина были описаны им в романе «Белая гвардия». Сам автор, его брат Николай, его сестра Варвара, зять Леонид Карум, друзья и знакомые Булгакова стали главными персонажами романа и последующей пьесы «Дни Турбиных». Это было в середине 1920-х годов, но свои первые литературные опыты Булгаков начал еще в Вязьме, начав описывать жизнь земского врача в Сычевском уезде, и продолжив написанием в Киеве произведений «Недуг», «Зеленый змий» и «Первый цвет», которые до наших дней не сохранились.

Последней для Булгакова киевской властью в 1919 году стала власть деникинской Добровольческой белой армии. В это время он был признан военнообязанным и был мобилизован полковым врачом на Северный Кавказ. «Он получил мобилизационный листок, кажется, обмундирование – френч, шинель. Его направили во Владикавказ, в военный госпиталь, – вспоминала его жена Татьяна. – Назначение было именно во Владикавказ, и не санитарным поездом… Почему я так думаю – потому что в Ростове он сделал остановку. Пошел играть в биллиард – то есть был сам себе господин. Там он сильно проигрался… и даже заложил мою золотую браслетку… В Киеве я жила без него, меньше месяца… получила телеграмму из Владикавказа, и сразу вслед за телеграммой письмо… Поехала. Предупредили: если в Екатеринославе махновцы – поезд разгромят. Боялась, конечно…». Михаил встретил жену на владикавзском вокзале, получив к тому времени назначение начальником санитарного околодка 3-го Терского казачьего полка. Позже он бывал в Грозном и других городах Северного Кавказа, участвовал в походах на Чечен-аул и Шали-аул против восставших чеченцев, что было потом им описано в рассказе «Необыкновенные приключения доктора».

На рубеже 1919-1920 годов Булгаков оставил службу в госпитале и занятия медициной, и начинал работать журналистом в местных газетах. Сохранились лишь три публикации того времени - памфлет «Грядущие перспективы» в газете «Грозный», очерк «В кафэ» и (в отрывках) и рассказ под заголовком «Дань восхищения» в «Кавказской газете». Зимой 1920 года Михаил заболел тяжелейшей формой тифа, и на долю его жены Татьяны снова выпали суровые испытания. Из-за больного мужа Таня не смогла уйти из города вместе с белыми, и ей приходилось бегать по разграбленным улицам в поисках врача, а так же продавать остатки украшений, чтобы кормить выздоравливающего мужа. Татьяна решилась продать даже обручальные кольца, и этот поступок она впоследствии считала причиной распада их семьи.

Все эти события Михаил Булгаков описал в своей «Автобиографии» в 1924 году: «Окончил Университет по медицинскому факультету, получил звание лекаря с отличием. Судьба сложилась так, что ни званием, ни отличием не пришлось пользоваться долго. Как-то ночью в 1919 году, глухой осенью, едучи в расхлябанном поезде, при свете свечечки, вставленной в бутылку из-под керосина, написал первый маленький рассказ. В городе, в который затащил меня поезд, отнес рассказ в редакцию газеты. Там его напечатали. Потом напечатали несколько фельетонов. В начале 1920 года я бросил звание с отличием и писал».



С этого времени и на Северном Кавказе началась журналистская, драматургическая и писательская деятельность Булгакова. К официальным врачебным занятиям и медицинской практике он больше не возвращался, скрывая, особенно в начале 1920-х годов, свое отношение к службе в белой армии. С приходом на Северный Кавказ Советской Власти, определиться на литературную работу Булгакову помог писатель Ю.Л. Слезкин, с которым он при белых сотрудничал в газете «Кавказ». Слезкин работал заведующим подотделом искусств отдела народного образования Терского ревкома во Владикавказе, и Булгаков с середины апреля начал заведовать литературной секцией этого подотдела, куда пошел сразу после выздоровления, чтобы добыть средства к существованию. Первое время жизнь Булгаковых была очень тяжела. Служебные обязанности Михаила Афанасьевича заключались в организации литературных вечеров, концертов, спектаклей, диспутов, где он выступал со вступительным словом перед началом представления. Татьяна Николаевна устроилась секретаршей в уголовном розыске, позже статисткой во владикавказком театре, «на выходах». Чтобы заработать на пропитание, Булгаков стал писать пьесы. Для драматической труппы местного Русского театра была написана одноактная юмореска «Самооброна», премьера которой состоялась 4 июня 1920 года на сцене вновь образованного во Владикавказе Первого Советского театра. За ней в июле-августе он написал «большую четырехактную драму» «Братья Турбины (Пробил час)», премьера которой состоялась 21 октября там же, а в ноябре-декабре 1920 года – комедию-буфф «Глиняные женихи (Вероломный папаша)», которая так и не была поставлена. В 1921 году начинающего драматурга ожидали сразу две премьеры: в марте – пьесы «Парижские коммунары» и в мае – пьесы «Сыновья муллы», сочиненной на местном материале вместе с юристом Т. Пейзулаевым и сыгранной на сцене Первого Советского театра актерами-любителями. Все эти пьесы, написанные второпях и по «революционному заказу», Булгаков впоследствии в письмах родным именовал «хламом», хотя и посылал их в Москву на конкурс. Сами рукописи он распорядился уничтожить, и случайно уцелел лишь суфлерский экземпляр пьесы «Сыновья муллы».

В мае 1921 года во Владикавказе открылся Горский народный художественный институт, куда Булгаков был приглашен деканом театрального факультета. Однако тогда же произошло ужесточение коммунистической власти в городе. К тому времени ни Слезкин, ни Булгаков уже не работали в подотделе искусств. Булгаков с конца мая 1920 года возглавлял уже не литературную, а театральную секцию. На обложке разгромного «Доклада комиссии по обследованию деятельности подотдела искусств» от 28 октября 1920 года сохранилась запись, датированная 25 ноября: «Изгнаны: 1. Гатуев, 2. Слезкин, 3. Булгаков (бел.), 4. Зильберминц». Трудно сказать, расшифровывалось ли таинственное «бел.» как «белый», или, что вероятнее, как «беллетрист». Продолжать театральную деятельность во Владикавказе стало опасно, так как очередная волна репрессий грозила докатиться до Булгакова, и ему могли припомнить прошлую службу у белых или объявить участником действительного или мнимого заговора. Уехать из Владикавказа помогла удачная постановка в мае «Сыновей муллы», давшая средства на отъезд Булгаковых. Супруги Булгаковы уехали в конце мая 1921 года через Тифлис в Батум, и отправив жену через Одессу и Киев в Москву, писатель пытался отплыть в Константинопль, чтобы попасть оттуда во Францию. Но его постигла неудача, и он поехал вслед за Татьяной, прибыв в столицу в конце сентября. С осени 1921 года началась его московская жизнь, а кавказские скитания нашли отражение в первой части повести «Записки на манжетах» и рассказе «Богема».

В «Автобиографии» 1924 года Булгаков написал: «В конце 1921 года приехал без денег, без вещей в Москву, чтобы остаться в ней навсегда. В Москве долго мучился; чтобы поддержать существование, служил репортером и фельетонистом в газетах…». Булгаков с женой первое время жил в Тихомировском студенческом общежитии, куда их устроил киевский друг, студент-медик Николай Гладыревский, затем у родственников мужа сестры, А.М.Земского, но вскоре они переселились в принадлежащую Земскому комнату квартиры № 50 в доме 10 по Большой Садовой улице. В этом старинном здании, известном сейчас как прототипический адрес романа «Мастер и Маргарита» и рассказов писателя, супруги Булгаковы прожили до расставания в 1924 году. Жили очень скудно, это была настоящая борьба за выживание - продуктов не хватало, и свирепствовала безработица. Булгаков с 1 октября 1921 года был назначен секретарем Литературного отдела (ЛИТО) Главполитпросвета, который просуществовал недолго: 23 ноября отдел был ликвидирован и с 1 декабря Булгаков считался уволенным. Ему пришлось искать новую работу, и Михаил стал сотрудничать с частной газетой «Торгово-промышленный вестник», которая вышла всего шесть раз, и к середине января 1922 года Булгаков вновь стал безработным. С начала марта он стал сотрудником газеты «Рабочий», опубликовав около 30 репортажей и очерков. Параллельно, с середины февраля, с помощью брата А.М. Земского, Бориса Михайловича, Булгаков получил место заведующего издательским отделом в научно-техническом комитете Военно-воздушной академии имени Жуковского, что давало ему возможность выжить.

1 февраля 1922 года у Булгакова умерла мать Варвара Михайловна. Об обстоятельствах, связанных с этим печальным событием, вспоминала Татьяна Лаппа-Булгакова: «У нас ни копейки не было… даже разговора не было об этом… Я немножко удивилась, но он как раз в этот день должен быть идти куда-то играть. Он устроился… какая-то бродячая труппа (актеров) была, и мы получили телеграмму. Как раз это вечером было… Откуда мы могли взять деньги?.. Очень трудно было доставать билеты. Он нигде не работал, я нигде не работала, одними вещами жили, и те уж на исходе были. Бывало так, что у нас ничего не было – ни картошки, ни хлеба, ничего. Михаил бегал голодный». Мать Булгаков любил, хотя нередко и конфликтовал с нею, особенно, когда она вышла замуж за доктора Воскресенского. Ее памяти он посвятил самые добрые слова в романе «Белая гвардия». И сама смерть матери, как признавал Булгаков, явилась одним из толчков к реализации замысла этого произведения.

После устройства Михаила на работу в конце февраля и марте 1922 года материальное положение семьи Булгаковых стало постепенно улучшаться. 4 февраля в газете «Правда» был напечатан первый московский репортаж Булгакова «Эмигрантская портняжная фабрика», вслед за ним репортажи, статьи, очерки, фельетоны и рассказы под разными псевдонимами стали появляться в «Рабочем» («Рабочей газете»), в журнале «Рупор» и других московских изданиях. С начала апреля Булгаков поступил литературным обработчиком в газету железнодорожников «Гудок», где в его задачу входило придание литературной формы не отличавшимся грамотностью корреспонденциям из провинции. Параллельно он писал для «Гудка» репортажи, рассказы и фельетоны, работал в составе «четвертой полосы», бригаде журналистов с впоследствии громкими литературными именами – Валентином Катаевым, Юрием Олешей, Ильфом, Петровым и другими авторами. Но такая служба для «Гудка», «Рабочего» и других советских газет и журналов не приносила морального и творческого удовлетворения писателю, хотя и обеспечивала хлебом насущным. 18 апреля 1922 года Булгаков сказал сестре, что, устроился на работу конферансье в небольшом театре, а с мая начал сотрудничество с эмигрантской «сменовеховской» газетой «Накануне» и ее «Литературным приложением». Газета выходила в Берлине на советские деньги и была по-европейски либеральной, способствуя возвращению эмигрантской интеллигенции на родину. Булгаков напечатал там 25 лучших очерков, рассказов и фельетонов того времени (в советских газетах и журналах они не проходили), и с этих публикаций началась его известность как журналиста. Газета имела московскую редакцию, а возглавлявший «Литературное приложение» Алексей Толстой требовал у москвичей: «Шлите побольше Булгакова». В своем дневнике «Под пятой» 26 октября 1923 года писатель так отозвался о газете: «Мои предчувствия относительно людей никогда меня не обманывают. Никогда. Компания исключительной сволочи группируется вокруг «Накануне». Могу себя поздравить, что я в их среде. О, мне очень туго придется впоследствии, когда нужно будет соскребать накопившуюся грязь со своего имени. Но одно могу сказать с чистым сердцем перед самим собой. Железная необходимость вынудила меня печататься в нем. Не будь «Накануне», никогда бы не увидели света ни «Записки на манжетах», ни многое другое, в чем я могу правдиво сказать литературное слово. Нужно было быть исключительным героем, чтобы молчать в течение четырех лет, молчать без надежды, что удастся открыть рот в будущем. Я, к сожалению, не герой».

Признанный успех публикаций Булгакова в газетах Москвы и Берлина, и в ряде журналов выдвинул его в первые ряды московских литераторов и молодых прозаиков «новой волны». Булгакова стали приглашать на литературные вечера, собрания и концерты, он записался в творческий профсоюз, начал выступать в кружках гуманитарной интеллигенции: в «Зеленой лампе» у Л.В.Кирьяновой, «Никитинских субботниках» у Е.Ф.Никитиной, в кружке поэтов «Узел» у П.Н.Зайцева и участвовал в литературных чтениях «Вечера на Козихе» у В.Е.Коморского.

К середине 1920-х годов на творческом счету писателя было две повести «Дьяволиада» и «Роковые яйца», автобиографические «Записки на манжетах», десятки рассказов, очерков и фельетонов, – все это составило три книжки избранной прозы, вышедших в Москве и Ленинграде. В начале 1925 года им была написана повесть «Собачье сердце», не разрешенная к печати и увидевшая свет лишь спустя несколько десятилетий. Сам автор считал, что «повесть грубая». И можно предположить, что и «Роковые яйца», и «Собачье сердце», не говоря уже о «Дьяволиаде», Булгаков рассматривал лишь в качестве подготовительного этапа к осуществлению по-настоящему крупных замыслов. Работая ночами, в 1923-1924 годах он писал свое главное произведение того времени, роман «Белая гвардия» («Желтый прапор»), биографически соотнесенный с испытанными им самим событиями «скоропадчины» и «петлюровщины» в Гражданской войне в Киеве на рубеже 1918-1919 годов. Первые две части романа были опубликованы в журнале «Россия», третья не вышла из-за закрытия журнала, и полный текст романа был издан в конце 1920-х годов в Париже и в 1966 году в Москве. Об этом событии Булгаков писал в «Автобиографии» в 1924 году: «Год писал роман «Белая гвардия». Роман этот я люблю больше всех других моих вещей». Тем временем семейная жизнь Булгакова дала трещину. Татьяна не слишком интересовалась литературными изысканиями мужа, и в качестве жены писателя казалась слишком незаметной. Булгаков хотя и уверял Татьяну, что никогда от нее не уйдет, предупреждал: «Если встретишь меня на улице с дамой, я сделаю вид, что тебя не знаю». В ту пору Булгаков активно флиртовал с поклонницами, и своего обещания никогда не покидать Татьяну Булгаков так и не сдержал. Через 11 лет после венчания он сам предложил ей развод. Это случилось после того, как в начале января 1924 года Булгаков участвовал в вечере, устроенном газетой «Накануне» в Бюро обслуживания иностранцев. Он был там без Татьяны и познакомился с недавно вернувшейся из-за границы артистичной и нарядной Любовью Белозерской, вернувшейся из Европы в Россию со своим мужем – журналистом И.М. Василевским. Свое знакомство с Булгаковым Белозерская описывала: «Передо мною стоял человек лет 30-32-х; волосы светлые, гладко причесанные на косой пробор. Глаза голубые, черты лица неправильные, ноздри грубо вырезанные; когда говорит, морщит лоб. Но лицо, в общем, привлекательное, лицо больших возможностей. Это значит – способно выражать самые разнообразные чувства. Я долго мучилась, прежде чем сообразила, на кого же все-таки походил Михаил Булгаков. И вдруг меня осенило – на молодого Шаляпина! Одет он был в глухую черную толстовку без пояса, «распашонкой». Я не привыкла к такому мужскому силуэту, он показался мне слегка комичным, так же как и лакированные ботинки с ярко-желтым верхом, которые я сразу вслух окрестила «цыплячьими» и посмеялась… Я поняла, что он обидчив и легко раним…» Брак Булгакова и Белозерской был зарегистрирован 30 апреля 1925 года.

Татьяна Николаевна осталась без профессии и практически без средств к существованию. По ее собственным словам, она была «гола как мышь». Из удобной комнаты в квартире 34 дома 10 на Большой Садовой улице, где она жила с Булгаковым с начала 1924 года, ей пришлось перебраться в полуподвальную комнату в том же доме. Она стала ходить на курсы машинисток, потом на курсы кройки и шитья. Затем, чтобы получить профсоюзный билет, пошла на стройку, носила кирпичи, выдавала инструмент, устроилась работать в регистратуру Марьино-Рощинской амбулатории, а потом в поликлинику при Белорусско-Балтийской железной дороге. Эти профессии пригодились ей, когда в 1936 году она уехала с новым мужем, А.П.Крешковым, в Черемхово под Иркутск. Однажды, примерно через год после развода, Булгаков пришел к ней, чтобы показать номер журнала, где опубликована первая часть «Белой гвардии». Роман открывался посвящением Белозерской. Это не могло не возмутить Татьяну Николаевну. Она вспоминала: «Я все-таки удивляюсь, – сказала я ему, – кажется, все это мы пережили вместе… Я все время сидела около тебя, когда ты писал, грела тебе воду. Вечерами тебя ждала…» А он сказал: «Она меня попросила. Я чужому человеку не могу отказать, а своему – могу». – «Ну, и забирай свою книжку…» И бросила журнал ему под ноги». Уже после расставания Булгаков, по словам Татьяны Лаппа, не раз говорил ей: «Из-за тебя, Тася, Бог меня покарает». При этом Булгаков, как мог, помогал Татьяне материально.

Тем временем новая супруга Булгакова увлекалась литературой и театром, одно время танцевала в Париже, была весьма начитана, обладала хорошим литературным и художественным вкусом. Она происходила из старинного дворянского рода и высоко ценила творчество Булгакова. Она так же обладала неплохим голосом и литературными способностями, окончила частную балетную школу в Петербурге, и во время Первой мировой войны работала сестрой милосердия. Любовь Евгеньевна быстро сблизилась со старомосковской «пречистенской» интеллигенцией и помогла войти в этот круг Михаилу Афанасьевичу. Булгаков с Белозерской жили в сердце этой «пречистенской Москвы» – почти на самой Пречистенке в Чистом (Обуховом) переулке. Здесь жили писатели, художники, театральные декораторы, филологи, философы, искусствоведы и люди многих других гуманитарных профессий, революции не сочувствующие, но с ней смирившиеся. С конца 1920-х годов многие из них подвергались репрессиям и сгинули в лагерях и ссылках.

Уезжая в конце 1924 года из дома на Большой Садовой, Булгаков оставлял в прошлом свою трудную жизнь начала этого десятилетия, прежнюю жену и приобретенных к этому времени некоторых московских знакомых – Крешковых, Коморских, Д. Кисельгофа, Ю.Слезкина, нескольких «гудковцев» и «накануневцев». К этому дому и Патриаршим прудам он вернется только в своем творчестве. Булгаков и Белозерская сменили несколько квартир, и поселились в пречистенских переулках. Здесь Булгаков оставался до февраля 1934 года сначала с Любовью Евгеньевной, а потом с третьей женой – Еленой Сергеевной, восстановив в какой-то мере на относительно длительное время важнейший для себя компонент нормальных условий существования. Любовь Евгеньевна вспоминала: «Прелесть нашего жилья состояла в том, что все друзья жили в том же районе. Стоило перебежать улицу, пройти по параллельному переулку – и вот мы у Ляминых. Еще ближе – в Мансуровском переулке – Сережа Топленинов, обаятельный и компанейский человек, на все руки мастер, гитарист и знаток старинных романсов. В Померанцевом переулке – Морицы; в нашем Малом Левшинском – Владимир Николаевич Долгоруков (Владимиров), наш придворный поэт Вэ Дэ…» Со временем их друзьями стали артисты и режиссеры Художественного театра, Театра имени Евгения Вахтангова и Московского Камерного театра, где шли булгаковские пьесы. Они дружили с семьями Понсовых, Стронских, Шервинских, но главной на Пречистенке для Булгаковых была ГАХН (Государственная академия художественных наук), один из последних оплотов дореволюционной культуры, просуществовавшая с 1921 по 1930 годы. В планах Булгакова зрел замысел написать роман о Пречистенке и ее обитателях, но осуществлен он был лишь частично: на этой улице жили булгаковские профессора: В.И.Персиков в «Роковых яйцах» и профессор Преображенский в «Собачьем сердце». Пречистенское время для Булгакова – это время начала его театрального успеха, начала драматургической деятельности, тогда были написаны «Дни Турбиных», «Зойкина квартира» и «Багровый остров», московские премьеры которых прошли во второй половине 1920-х годов.

3 апреля 1925 года он получил приглашение режиссера МХАТа Б.И.Вершилова прийти в театр для разговора, в ходе которого последовало предложение написать инсценировку романа «Белая гвардия». Булгаков предчувствовал такой поворот событий: несмотря на то, что вышла из печати только первая часть книги, он начал делать первые наброски пьесы по мотивам романа. МХАТ заключил с ним договор, и выплатил аванс, на который Булгаков с женой совершил поездку в Крым, где гостил у М.А.Волошина в Коктебеле, и уже летом драматург завершил труд над первой редакцией пьесы, сдав ее театру. Началась более, чем годовая работа режиссеров и артистов Художественного театра над репетициями спектакля, получившего название «Дни Турбиных». Премьера состоялась 5 октября 1926 года. Спектакль, ставший символом обновленного МХАТа, шел практически через день с громадным успехом. В октябре «Дни Турбиных» прошли 13 раз, в ноябре и декабре по 14 раз, а уже 14 января 1927 года состоялся его 50-й, «юбилейный» показ. В это же время Булгаковым писалась другая пьеса – комедия «Зойкина квартира», принятая к постановке Театром-студией имени Вахтангова. Работа над пьесой шла в течение почти всего 1926 года, а премьера состоялась 28 октября, через три недели после «турбинской». Но не все проходило гладко: литературный и особенно- театральный успех Булгакова вызвал бешеную зависть и ненависть к нему и к его произведениям критиков: «пролетарских писателей» («рапповцев», «напостовцев»), «комсомольских поэтов», литературных футуристов и иных «экстремистов от культуры». Появились термины «булгаковщина», «подбулгачник», проходили полемические собрания, митинги и диспуты. Руководство культурой в стране в виде Наркомпросса и Главреперткома не только не гасило разбушевавшиеся страсти, а лишь подливало масло в огонь, то запрещая, то разрешая представления. Булгакова перестали печатать газеты и журналы, и дело дошло до рассмотрения в Правительстве на Политбюро. Вмешались и органы ОГПУ НКВД, установившие за писателем негласную слежку, наводнившие его окружение доносчиками и информаторами. 7 мая 1926 года сотрудниками ОГПУ был произведен обыск в комнате Булгакова, и были изъяты машинописные экземпляры повести «Собачье сердце» и рукопись личного дневника «Под пятой». В нем у Булгакова была следующая запись: «В литературе я медленно, но все же иду вперед. Это я знаю твердо. Плохо лишь то, что у меня никогда нет ясной уверенности, что я действительно хорошо написал. Как будто пленкой какой-то застилает мой мозг и сковывает руку в то время, когда мне нужно описывать то, во что я так глубоко и по-настоящему проникаю мыслью и чувством» (30.IX.1923 г.). «В минуты нездоровья и одиночества предаюсь печальным и завистливым мыслям. Горько раскаиваюсь, что бросил медицину и обрек себя на неверное существование. Но, видит Бог, одна только любовь к литературе была причиной этого. Литература теперь трудное дело. Мне с моими взглядами, волей-неволей выливающимися в произведениях, трудно печататься и жить» (26.X.1923 г.). «…В литературе вся моя жизнь. Ни к какой медицине я никогда больше не вернусь… Ничем иным я быть не могу, я могу быть одним – писателем» (6.XI.1923 г.). Дневник был возвращен писателю по ходатайству Горького лишь три года спустя, и тогда же Булгаков уничтожил этот дневник.

Тем временем в НКВД продолжали настойчиво проявлять свой интерес к Булгакову. 22 сентября и 18 ноября 1926 года писатель был вызван на допросы. Из протоколов ОГПУ: «На крестьянские темы я писать не могу потому, что деревню не люблю. Она представляется мне гораздо более кулацкой, чем это принято думать. Из рабочего быта мне писать трудно. Я быт рабочих представляю себе хотя и гораздо лучше, нежели крестьянский, но все-таки знаю его не очень хорошо. Да и интересуюсь я им мало и вот по какой причине: я занят. Я очень интересуюсь бытом интеллигенции русской, люблю ее, считаю хотя и слабым, но очень важным слоем в стране. Судьбы ее мне близки, переживания дороги. Значит, я могу писать только из жизни интеллигенции в советской стране. Но склад моего ума сатирический. Из-под пера выходят вещи, которые, порою, по-видимому, остро задевают общественно-коммунистические круги. Я всегда пишу по чистой совести и так, как вижу. Отрицательные явления жизни в советской стране привлекают мое пристальное внимание, потому что в них я инстинктивно вижу большую пищу для себя (я – сатирик)».



Приблизительно о том же он написал в «Письме Правительству СССР» через четыре года. Поводом для письма послужили события, заставившие Булгакова назвать 1929 год – «годом катастрофы». В этом году были сняты с репертуара «Дни Турбиных», «Зойкина квартира», «Багровый остров» (пьеса, написанная для Московского Камерного театра и шедшая там с большим успехом с декабря 1928 года по июнь 1929 год), запрещены репетиции новой пьесы «Бег» и постановка пьесы «Кабала святош» (обе во МХАТе). В сериях писем в вышестоящие инстанции и к Горькому Булгаков сообщал о неблагоприятной для себя литературно-театральной ситуации и тяжелом материальном положении. В письме 28 марта 1930 года, посланном в адрес Сталина и других членов Политбюро и правительства, он обращался с просьбой определить его судьбу и, либо дать право эмигрировать, либо предоставить возможность работать режиссером-ассистентом во МХАТе. Интересна и сама история взаимоотношений Булгаков и Сталина. Известна реакция Сталина на критику пьесы «Дни Турбиных»: «Она не так уж плоха, ибо она даёт больше пользы, чем вреда. Потому что благодаря Булгакову весь мир, смотрящий эту пьесу, убеждается, что «даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав своё дело окончательно проигранным…». Сталин поддержал и новое произведение писателя «Бег», говоря: «Я бы не имел ничего против постановки «Бега», если бы Булгаков прибавил к своим восьми снам ещё один или два сна, где бы он изобразил внутренние социальные пружины гражданской войны в СССР…». В то время вопрос о поездке за границу для Булгакова, ни разу не покидавшего Родину, стоял, как никогда, остро. Затравленный, безработный и неиздаваемый Булгаков стал писать во все инстанции: «Если я со своим творчеством не нужен в СССР, то… хотя бы отпустите туда, где могу пригодиться!». Однако ответом было глухое молчание до тех пор, пока, напуганные самоубийством Маяковского «идейные функционеры» не передали письмо Булгакова Сталину, который вскоре сам позвонил опальному писателю. Судьба Булгакова вроде бы стала налаживаться: ему нашли хорошую работу, стали возвращать на сцену пьесы и делать новые литературные заказы. Однако так продолжалось недолго. Встреча Булгакова со Сталиным не состоялась. Позже в письме Вересаеву Булгаков написал: «Год я ломал голову, стараясь сообразить, что случилось? Ведь не галлюцинировал же я, когда слышал его слова?.. Что произошло? Ведь он же хотел принять меня?..» А перед этим письмом Вересаеву 30 мая 1931 году он написал Сталину: «Хочу сказать Вам, Иосиф Виссарионович, что писательское моё мечтание заключается в том, чтобы быть вызванным лично к Вам... Ваш разговор со мной по телефону в апреле 1930 года оставил резкую черту в моей памяти… Я не избалован разговорами». Причины, по которым встреча Булгакова и Сталина не состоялась, оказались обыденными: все решили дурные слухи и клевета. Чтобы Сталин не реагировал на жалобы писателя, окружение вождя стало его убеждать, что на слова Булгакова всерьёз реагировать не стоит, потому что писатель - обычный душевнобольной человек. Этому способствовал и сам Булгаков, писавший друзьям, знакомым и вообще во все инстанции, в том числе и Сталину, что он серьёзно болен, и страдает сильными психическими расстройствами: «Многоуважаемый Иосиф Виссарионович!... С конца 1930 года я хвораю тяжёлой формой нейрастении с припадками страха и предсердечной тоски, и в настоящее время я прикончен…» Вересаеву он признавался, что склонялся к самоубийству: «Если бы Вы не пришли и не подняли мой дух, я был уже готов - «поставить точку, выстрелив в себя…»

10 мая 1930 года мхатовское начальство предложило жившему впроголодь Булгакову написать заявление о приёме на работу режиссёром, однако сразу лишили возможности общаться с руководством. 1 июня 1930 года Булгаков написал: «У меня сняли телефон и отрезали таким образом от мира». А 7 августа 1930 года не вылезавший из долгов Булгаков сообщал жившему в Париже брату Николаю: «Какие-то сукины сыны распространили слух, что будто бы я получаю по 500 рублей в месяц (тогда это были большие деньги) в каждом театре. Вот уже несколько лет, как в Москве и за границей вокруг моей фамилии сплетают вымыслы. Большей частью злостные». Пошли слухи о том, что Булгаков не только душевнобольной, но и морфинист, не представляющий себе жизни без наркотиков, одержим желанием уехать за границу, передал туда пьесу «Зойкина квартира», запрещенную для показа в советских театрах, и специально переделал ее по запросам Запада, для чего представил в самом чёрном свете образы Ленина и Сталина. Исправление текста за границей действительно имело место, и Булгаков, узнав, что заграничные переводчики исказили его пьесу «Зойкина квартира», 31 июля 1934 года обратился с письмом на Запад: «В первую очередь прошу Вас исправить то искажение моего текста, которое находится в первом акте… Слóва «Сталин» у меня нигде нет, и я прошу вычеркнуть его. Вообще, если где-нибудь ещё по ходу пьесы вставлены имена членов Правительства Союза ССР, я прошу их вычеркнуть». Однако исправлять ситуацию было уже слишком поздно: Сталин был шокирован тем, что ему сообщили о Булгакове.




Продолжение следует...

Похожие статьи и материалы:

Булгаков Михаил (Документальные фильмы)
Булгаков Михаил (Цикл передач «Гении и злодеи»)
Булгаков Михаил Афанасьевич (Литература)
Булгаков Михаил Афанасьевич. Часть 2. (Булгаков Михаил Афанасьевич)