Белопухов Андантин Константинович

Имя Андантина Белопухова было широко известно в советском, и не только советском, спорте как одного из первых восходителей на пик Победы в 1958 году. Двойку Белопухов-Божуков называли лучшими альпинистами страны. Вместе с Игорем Ерохиным они стояли у истоков новой школы в советском альпинизме. Вместе готовились штурмовать Эверест в составе первой гималайской сборной в 1959 году.



Пик Победы (Тянь-Шань)

Кроме того, он был практически профессиональным лыжником (участвовал в пробеге Ленинград-Москва 1960 года, за что был удостоен множества премий).

Андантин Белопухов родился 15 сентября 1929 года в Крыму. Родители дали ему странное имя – Андантин. Друзья называли его просто «Адик», самые близкие – «Пух». Он вырос в городе Гусь-Хрустальном, окончил семилетку, в трудные годы войны учился и работал, затем попал в школу рабочей молодежи, МВТУ имени Баумана. Он закончил обучение в аспирантуре, защитил кандидатскую диссертацию по технологии литья, стал кандидатом технических наук, преподавателем. Любимец женщин, великолепный спортсмен, мастер спорта, покоритель многих вершин, среди которых был легендарный пик Победы - самый северный семитысячник планеты, самый суровый и самый страшный.

На одной из тренировочных пробежек в Москве с Адиком Белопуховым случилось несчастье. Его сбил самосвал. Водитель, молодой солдат, был неопытен, превысил скорость и не рассчитал – сбил спортсмена. Его позвоночник фактически был раздроблен. Случилось это 5 октября 1961 года.

По воспоминаниям самого Белопухова: «Два месяца я умирал. Врачи выходили в коридор, семь раз говорили моим друзьям, что я кончился. Я этого, конечно, не знал. Просто было очень трудно, было очень больно, непрерывные уколы, морфий, обезболивающее. После укола - два часа хорошо, покойно, а потом боль возвращается, начинает нарастать. Все сильней и сильней. Терпишь. Потом, когда терпеть уже невозможно, зовешь сестру, - колите снова».

Физическая подготовка, спортивное упорство, природная выносливость, да и просто – альпинистский «навык выживать», спасли его. Помогали друзья и спортивные товарищи: они устроили дежурство в самый сложный - посттравматический период, когда нужно было переворачивать пациента «с одного бока на другой», чтоб не образовалось пролежней.

Он принял травму - как данное от Бога, без ропота и стонов. Однако в этот момент жизнь его разломилась на две части. О первой мы немного рассказали. Во второй части жизни он - инвалид, лишенный возможности ходить. Утрачено здоровье, потеряно любимое дело, разрушилась семья. Но, есть верные и преданные друзья – старые, с которыми съеден не один путь соли и пройдена не одна сотня километров. И новые – те, вместе с которыми Белопухов узнает новую жизнь, открывает для себя новые проблемы, ищет пути их решения.

Практически сразу после начала выздоровления Адику Белопухову сообщили, что он никогда не сможет ходить. Многие системы организма были разрушены. Нижние конечности и органы таза не имели чувствительности и не были способны к функционированию, но верхние - не пострадали и могли работать. С этого момента жизнь спортсмена круто изменилась. Ему пришлось заново учиться очень многим навыкам жизнедеятельности. Первое, чему учится Адик - это сидеть. Затем он решает вопрос с самостоятельным, без трубочным, мочеиспусканием и дефекацией. Самое поразительное, что он сумел самостоятельно разработать способы формирования таких необходимых для независимой жизни спинальника навыков, сам, без помощи врачей. Не забудьте, шли всего-навсего шестидесятые годы!.. Годы, когда реабилитация как социальное понятие была еще в зачаточном состоянии.

«Когда спинальник после больницы, после восстановительного центра, попадает в теплую семейную обстановку, - это чаще всего не хорошо, а плохо. Родные, жены, мужья, дети, - должны и виду не показывать, что он инвалид, что он не здоров. Что он - не нормальный. И помощи нельзя оказывать никакой, до тех пор, пока она уж очень-очень не потребуется. Когда уже иначе - нельзя.

Это жестоко. Представьте, вы - отец или мать, или любящая еще жена - и вот любимый вами человек перемещается по квартире на коляске, с трудом с этой коляски переползает на диван. Не может подъехать к умывальнику, чтобы привести себя в порядок (ванные комнаты в наших квартирах на это не рассчитаны), не может залезть в холодильник, не может самостоятельно приготовить себе еду.

Вы, конечно, кидаетесь на помощь.

Поэтому первые годы после травмы спинальник должен жить один. В том смысле, что он должен научиться все это делать самостоятельно, без чьей-либо помощи. Только тогда он будет жить. И чувствовать, что живет, а не существует.

Эта задача - очень трудная. Перед многими моими знакомыми спинальниками стояла остро. И я очень переживал - как бы им помочь! Советами? Но нельзя лезть самому с советом, пока не спросили, пока не позвали на совет.

Часто случалось так, что люди, которые могли бороться, если бы их с самого начала не окружали заботой, лаской, - опускали руки, становились инвалидами, иждивенцами.

Любовь иногда обязана быть жестокой.

Ох, как это трудно, - все делать самому, когда все вокруг стремятся тебе помочь. Сам ведь ты почти ничего и не можешь.

И все равно, это - единственный выход».

Он не пал духом, он продолжает жить - защищает диссертацию, становится самым молодым доктором технических наук в стране.

Как активный спортсмен Белопухов приходит к выводу, что путь к успешной реабилитации лежит через спорт: «Я тренируюсь. Но не совсем так, как тренировался до травмы. Теперь каждой тренировкой я спасаю свою жизнь, тренировка жизненно необходима мне - как пища, как вода, как воздух. Иначе - долго не протянешь».

Сначала он учится заново, лазить по шведской стенке. Потом учится управлять «коляской – рычажкой», которая многим инвалидам – спинальникам и по сей день помогает в передвижении. Он продолжает тренироваться, придумывает для себя все новые и новые виды спорта.

В 1977 году Адик наконец обретает семью, обретает любимую и друга, верную помощницу – свою жену Надю. В 1978 году он вместе с Надей совершает свой первый дальний пробег на коляске … Москва – Киев. Даже не пробег, а скорее - пеший поход. Адик ехал на коляске, а Надя шла рядом с ним пешком - почти 900 км. Ночевали в палатке. Продукты покупали в придорожных магазинах. Адик вспоминал: «Каких вопросов только нам не задавали! Кем друг другу приходимся, - самый популярный. Мужики все косились на Надю, видимо, строили планы. Но самый убийственный вопрос был: - А ВЫ НА ЭТОЙ СВОЕЙ КОЛЯСОЧКЕ ПО ОЧЕРЕДИ ЕЗДИТЕ - РЫЧАГИ КРУТИТЕ???» Видимо встречные мужики не могли даже представить себе, что этот крепкий, веселый путешественник не может передвигаться самостоятельно. Представьте, дошли Белопуховы до Киева. От самой Москвы дошли. Обратно возвращались поездом. В следующем, 1979 году – следующий поход, Москва – Куйбышев, на знаменитый фестиваль бардовской песни, Грушинку.

Но даже это – совсем не все в бурной, активной жизни этого удивительного человека. Будучи спинальником, Адик Белопухов становится одним из организаторов Альпинистского лагеря на Памире. Если вспомнить географию, сразу становиться понятно, что этот край очень суров: сам лагерь размещается на огромной площадке, окружённой высокими горами. Белопухов не может непосредственно участвовать в восхождениях на вершины, но он принимает активное участие в формировании команды и в подготовке к её восхождению.

Однако не одной организаторской деятельностью занимается Адик Белопухов. Во время разъездов на «рычажке» по горному Памиру, близ Альп-лагеря, ему в голову приходит невероятная мысль: «Если нельзя идти ногами, то остается или лететь, или ползти». У Адика Белопухова был старый хороший друг – Валентин Божуков, очень сильный альпинист, мастер спорта. Именно он «вернул» Белопухова в горы, и именно с ним Белопухов задумал новое предприятие - покорить высочайшую вершину Кавказа – Эльбрус (высота 5642 м). Конечно, до травмы эта вершина не раз была покорена Белопуховым в качестве спортивных тренировок. Однако сейчас Эльбрус стал для него чем-то большим, чем просто гора. Может быть, в каком-то смысле он стал символом всей борьбы этого Человека с недугом, с немощью и болезнью.

Так как главное препятствие в «поползновении» к вершине Эльбруса могли стать камни, то мысль о восхождении в летний период была сразу же отклонена. Ползком можно было пройти маршрут только зимой, когда все склоны покрываются льдом, и холод в горах называют «космическим».

Для воплощения нового плана в жизнь, требовалось специальное снаряжение, коего в Советском Союзе, конечно, не имелось. Спортсмену пришлось самому разработать и сконструировать снаряжение, которое способствовало бы длительному «поползновению», выдержало бы все испытания. Белопухов придумал и самостоятельно сшил комбинезон, который согревал его и «не мешал» ползать по горному склону.

В наше время альпинистское снаряжение для инвалида-спинальника найти уже не трудно. Совсем недавно Дмитрий Шпаро совершил восхождение с инвалидами на высочайшию вершину Северной Америки - Мак-Кинли, используя при этом именно такое специальное снаряжение.

Пока Белопухов ждал зимы, его товарищи помогали ему тренироваться. На руках они переносили Белопухова на носилках через горные перевалы к леднику, где спортсмен мог свободно тренироваться в естественных условиях. А в перерывах между тренировками они с Божуковым придумали себе еще одно развлечение – летали на дельтапланах.

Пришла зима, вслед за ней весна. Команда Белопухова выехала на Кавказ. Погода была «превосходная», температура -15 C0 и ниже. Вся гора покрыта льдом. Можно было начинать восхождение. И вот, когда уже было преодолено большое расстояние, до высоты 4600, погода резко испортилась. К сожалению, восхождение так до конца и не состоялось. Дело не в том, что сил не хватило. Конечно, было очень тяжело, но желание достигнуть вершины было еще сильнее. К сожалению, погода в горах очень изменчива, и это помешало Адику достичь заветной цели. Пережидать в горах непогоду не представлялось возможным, пришлось в срочном порядке спускаться и сворачивать экспедицию.

К сожалению, больше попыток покорить Эльбрус у Адика Белопухова не было. Первая экспедиция на Кавказ, о которой мы рассказали, была совершена в весной 1990 года. Вторая – зимой 1992 года. Во второй экспедиции Адик Белопухов уже очень плохо себя чувствовал. Совершить восхождение снова не представилось возможным. Не хватило сил. После приезда из второй экспедиции Белопухов попал в реанимацию и через некоторое время скончался.

После себя Белопухов оставил замечательную автобиографическую книгу «Я – спинальник», работу над которой он начал в 1991 году, сразу же после возвращения с Кавказа. Свое умение - жить инвалидом, но не быть им - Адик постарался передать в этой книге.

Он стремился к тому, чтобы книга вышла не просто мемуарная, а - как учебное пособие для спинальников, для всех инвалидов, для всех тех, кто столкнулся с этой бедой. Его жизнь в книге рассматривается всего лишь как пример. И это учебное пособие с его точки зрения должно было быть читабельным, веселым и интересным. И действительно, книга читается как увлекательный фантастический роман. Захватывающая история жизни, любви и приключений человека, категорически не желающего ходить «в-пол-шага» и жить «в-пол-силы».

В завершение приводим заключительные строки его книги «Я – спинальник»: «..Наверное, я не совсем правильно твердил все время, что травма сделала меня человеком. Гораздо более семья моя, Надя моя - сделала меня человеком. Но не было бы травмы - я прошел бы мимо Нади, я и не подумал бы искать свою судьбу в новой семье. Травма дала мне Надю. Надя дала мне семью. Семья дала мне Бога. Бог дал мне все, что имею, все, чего не имею, и то, о чем даже и не подозреваю. Вот в этом и заключается счастье. И еще… Я знаю, что все еще будет. Придет весна, отшумит, прорастет - и мы снова уедем в горы. Я знаю, завтра будет еще один день, и я буду читать, записывать в свои папки, потом соберутся друзья, вечер напролет мы будем разговаривать, петь - дарить друг друга радостью общения. Будет еще много нового. Я верю - пока я жив, интереса к жизни не потеряю. И времени на все хватит. А то, на что не хватит, - и не нужно...»

Вот такая история…

Подготовлено по материалам автобиографической книги Адика Белопухова «Я – спинальник», опубликованной на сайте туристического клуба Московского авиационного института «ТУРКЛУБМАИ.РУ»


Адик Белопухов "Я - спинальник"

ВСТУПЛЕНИЕ



Спинальник. Инвалид, как принято говорить, у которого сломана спина, раздроблены позвонки, перерван спинной мозг. Хотя нитка спинного мозга может быть разорвана не полностью. Тогда возможно сохранение кожной чувствительности, возможности делать какие-то движения ногами. Но у меня — полный разрыв спинного мозга. Мое тело полностью парализовано вниз от середины груди. Неподвижно. Нет мышц на ягодицах и ногах. Усохли. На ногах и заду - только кожа да кости.


Каждому человеку собственные страдания кажутся более страшными, чем страдания других. Иногда рождается гордость даже за свои страдания. Ведь я спинальник - настоящий! Не путайте меня с теми, у кого разрыв мозга неполный, кто способен чувствовать или двигаться.

Но в больницах спинальниками называют всех, у кого травмирована спина. И тех, кто может сидеть, ползать, не подкладывая под зад подушку. Может ходить с костылями, надев на ноги внешние протезы. В спинальном санатории врачи называют эти протезы аппаратами. Почему - непонятно. Люди попроще, нянечки, медсестры, зовут их ласково — туторы.

Я всего этого лишен. Я не чувствую даже, как пища идет по пищеводу. С трудностями, возникающими из-за нарушений в тазовых органах, приходится сражаться каждый день.

Меня можно колоть, резать - мне не больно. Я могу обморозить ноги - и не заметить этого. Я узнаю, что моя нога попала в огонь, — увидев волдырь.

Собака с перебитой спиной, скуля, волочит безжизненные задние лапы и хвост. Собака ползет умирать.

Я умирать не хотел. Я и после травмы продолжал ощущать себя человеком. Конечно, я понимал, что жизнь моя будет не такой, как была, не такой, как у людей "ходячих".

Пусть по-другому, но живу, живу так, как суждено, как предопределено свыше.

В травматологической больнице я пробыл в общей сложности полтора года. В общей сложности потому, что два месяца из этих восемнадцати я провел в санатории. Через девять месяцев после травмы, после четырех сложнейших операций, врачи отправили меня в Крым, в город Саки, где находился один из трех спинальных санаториев. Самый лучший, остальные два - на берегу Балтийского моря и в центре Донбасса, - не шли ни в какое сравнение с райским уголком благословенного полуострова.

Я впервые увидел сотни спинальников, да не жалких инвалидов, а вполне довольных своей жизнью. Живущих, а не существующих.

В палате нас было четверо.

Сосед слева отбывал срок на лесоповале, сосной его придавило. Досрочно освободили, дали квартиру в Сыктывкаре, назначили пенсию.

- Ох, и повезло же мне, - любил повторять он. - Мне еще лет шесть оставалось трубить на зоне. И он всерьез был доволен. Лежащего у двери молодого шахтера придавило в забое огромной глыбой. И он тоже умудрялся находить плюсы в случившемся:

- Теперь не надо в забой идти. До пенсии мне еще двадцать лет, а теперь шахта мне будет столько же платить, сколько ребята на угле получают. Да еще каждые семь лет автомобиль дают бесплатно!

Бывший шахтер не был женат до травмы. Молоденькие нянечки целовались с ним, предлагая себя в жены.

Мы трое только начинали свою спинальную жизнь. Четвертый в палате, Иван - имел огромный опыт, накопленный за пятнадцать лет. Всю войну прошел - ни единой царапины. Работал сцепщиком, как-то раз сдавило его между вагонами.

Я ни разу не видел его грустным. Он все время подбадривал нас, своим примером показывал нам, что нельзя падать духом, необходимо бороться, жить. Ведь не последними мы были на Земле.

Была у Ивана любимая байка:

- Выползаю я из квартиры на лестницу, я на втором этаже живу. На заднице, конечно, перемещаюсь в подъезд. Вытаскиваю коляску-"рычажку" из-под лестницы. На руках себя вытаскиваю на сиденье, выкатываюсь во двор. А там сосед мой гуляет, Грицько, он от рождения слепой. Слышит, что я выехал, подходит и начинает жалеть: "Ну, який же ты, Иване, бидный, ниженьки у теби не ходют". А я думаю про себя: "Чего он меня жалеет - сам света белого, радости, не видит, а меня считает беднее себя!"

Иван, я считаю, спас мне жизнь. Всех спинальников, начиная с некоторого момента, буквально заставляют ходить на аппаратах. Иван при одной из попыток разбил таз, упав назад, на асфальт. Разбитый зад загнил. Мы и не догадывались, что наш старший, опытный друг обречен.

Мода на аппараты существует во всем мире. Рик Хансен в своей книге пишет о том, что в Канаде тоже призывали всех ходить "вертикально".

Одно дело травма поясничная. Или полиомиелит. У таких - только ноги не работают. Они скачут в аппаратах по коридорам, по лестницам, - если надеть широкие штаны, то и не заметно, что на ногах протезы.

Мне изготовили аппараты быстро, красивые, хромированные, в новеньких скрипучих кожухах. Они имели корсет и три разгибателя-закрепителя: в ступнях, коленях и на уровне таза. Я надевал их час. И час снимал. Не смог в них даже стоять. Выбросил. "Вертикализацию" проходил на балконе, повисая на двух руках, упирая безвольные колени в поролоновый коврик.

Еще до встречи с Иваном, до санатория, я уже понимал, что доля моя - далеко не самая страшная. Что мой случай - это еще ничего. Ведь есть еще один класс людей с поврежденным позвоночником. Шейники. У них травма не в грудном отделе позвоночника, а в шейном. Поэтому не работают еще и руки. "Стакан с водкой не удержит", - шутка, но с каким жестоким подтекстом.

Рядом с шейником спинальник - здоровый человек! Может ухаживать, кормить с ложки, сажать в кресло, в коляску, сцепив две вместе, вывозить на прогулку. Стакан с водкой донести до рта.

Мне повезло. Шейника я увидел почти сразу после травмы.

На третий месяц моего лежания у меня появился сосед. Теперь мы были вдвоем в огромной палате.

Это был мальчик лет шестнадцати. Жить ему оставалось - год максимум, у него не работали и руки. Я видел, как все это тяжело и страшно. Приходила каждый день какая-то женщина, судя по их отношениям, вряд ли мать, скорее тетка, кормила с ложечки, меняла простыни, переворачивала. Он мог только ругаться. Ругаться на бедную свою тетю, которая и так переживала все его мучения - как собственные.
Так во мне рождалось, прорастало чувство, неведомое здоровому человеку. Здоровому, в котором вид инвалида, едущего на коляске по улице, вызывает ужас, жалость, злобу.

Он и представить себе не может, что вот этот немощной, этот калека, бывает гораздо счастливее его самого. Живет гораздо более полноценной жизнью.

Жизнь продолжается. Просто надо верить, что все к лучшему. Проще, конечно, быть здоровым двуногим зверем. Но вот случилась травма, - и вдруг душа словно проросла, человек стал - человеком!

Травму я получил 5 октября 1966 года.

Судьба ли это была, предопределение, мистика, - но весь сентябрь и первые четыре дня октября лил дождь. Осени как в тот год - не припомнишь и не придумаешь. В сентябре, еще здоровяком, я ездил с приятелем за клюквой. На велосипедах, за сто километров от Москвы. Выезжали - под дождем, собирали - под дождем, возвращались - ничуть не лучше.

Тренировки весь сентябрь проходили - под дождем. Тренировались мы тогда почти ежедневно. Наша лыжная сборная МВТУ в составе шести человек в марте совершила рекордный по времени пробег. Из Ленинграда мы бежали в Москву. Следующим намечался Москва-Осло. Готовились мы добросовестно, даже дождь не мог помешать. Пять раз в неделю, ведь мы были любители, а не профессионалы. У каждого в нагрузку была и основная работа.

Я был к тому времени доцентом Бауманского института. И, кроме того, - капитаном нашей команды. Собирались на тренировки обычно после работы. И - работали, работали ногами.

Тот день, 5 октября, вторник, был выходным. Одним из двух свободных от тренировок в неделю. Я должен был ехать в институт к половине третьего, на лекцию. Проснулся в шесть утра и не поверил своим глазам. На улице стояла чудесная погода. Словно заманивала. Двадцать градусов тепла, на небе ни облачка, ласковое осеннее солнышко. Удержаться было невозможно.

Я напялил спортивный костюм, взял лыжероллеры подмышку. До лекции вполне можно было успеть потренироваться, побегать по последнему теплу.

Жил я тогда на окраине Москвы. На автобусе подъехал к тому месту, где начинались горки и овражки, и покатился. Подъем - спуск, подъем - спуск. Встретил Павла Колчина, он тоже тренировался. Приятно было перекинуться парой фраз с олимпийским чемпионом:

- Как дела?

- Да вот, в Осло готовлюсь.

- Давай, успеха тебе. И разбежались в разные стороны. Встретились мы на горе. Я решил, вполне твердо решил, что вот сейчас спущусь вниз, к плотине, и все, поворачиваю к дому.

Но когда я скатился вниз - так захотелось пройти еще подъем, время еще вроде бы было, погода такая прекрасная.

Раздумья были недолгими. Я начал подниматься к деревне Машкино.

На этом подъеме меня и сбил самосвал. Скорость на этом участке для машины ограничена - до 30 км/ч. Но самосвал был армейский, тяжело груженый, управляемый неопытным водителем - солдатом. И шел под семьдесят. Я шел по самому краю шоссе. Водитель на суде потом говорил, что ему показалось, что я иду ровно посередине. И он решил объехать меня с левой стороны. По тому краю, где я и находился.

Он, видимо, ничего не соображал в тот момент. Ему бы ехать, даже и на такой скорости. Но он зачем-то решил рвануть руль влево. И увидел перед собой обрыв дороги. Опытные шофера в таких случаях предпочитают вылететь в кювет, разбить машину, рисковать собственной жизнью, но не сбивать человека.

Солдат был молодой, самосвал бросил обратно, на дорогу.

Все это были доли секунды. Я ничего изменить не мог. Самосвал оказался передо мной. Понятно, что из всего дальнейшего я ничего не помню. Голова была разбита, продырявлена. Одна нога практически оторвана. Но потом я для себя восстановил всю картину. Кинуло меня прямо под самосвал, на четвереньки, прошел он прямо надо мной. И бампером, как четко отпечаталось на моей майке, задним бампером проехался по спинным позвонкам.

Когда я через пять дней очнулся, а первые пять суток я был в беспамятстве, у моей постели сидел Тима Савостин, с которым мы вместе бежали Ленинград-Москва. Первыми словами его было: "Жадность фрайера сгубила!" Ведь верно, не надо было идти на эту незапланированную тренировку. Но я не жалел о случившемся впоследствии.

Я лежал на шоссе. Шофер, солдат молодой, не уехал. Он стоял рядом в растерянности, дрожал от страха. Из моей пробитой головы текла кровь. Но все же я был очень здоровый - вся не вытекла, свернулась как-то. Весь череп был в дырах, но кровь остановилась. Мимо пробегал с командой тренер сборной Талят-Келпш. Он был знаком со мной. Вызвал "скорую". Но откуда? Понятно, что из ближайшей больницы, из поселка Черное. Меня загрузили и повезли. Солдатом занялась милиция, выясняли, чья вина. Талят-Келпш убежал дальше, тренировать команду. А меня поместили в загородную больницу.

Врачи стоят вокруг - и что теперь с ним делать? Вроде труп трупом, никаких документов с собой, в спортивной майке и штанах до колен, на ногах ролики какие-то. Ну, ролики, конечно, сняли, а дальше что?

Я действительно пришел в себя только на пятые сутки. Но случилось маленькое чудо. Видимо, сознание чуть-чуть сработало. Врачи рядом обсуждали, что со мной делать, и вдруг я пробормотал:

"Отвезите меня в ЦИТО, и позвоните по телефону." Я назвал номер своего друга Валентина Божукова. Номер, который я до этого в здоровом состоянии никогда не мог запомнить, смотрел по записной книжке. Почему я назвал именно ЦИТО? За шесть лет до травмы, в шестидесятом году, я сломал ногу на тренировке в Царицыно. Там все альпинисты отрабатывали скалолазную технику на стенах разрушенных дворцов. Спрыгнул метров с шести, нога попала на кирпич. Разрыв связок, сустав весь синий. Отвезли в институт Склифосовского, лежал я там полтора месяца. Перелом ноги - мелочь, на костылях тренироваться вполне возможно. Ребята специально приезжали, мы бегали по парку, я иногда даже вырывался вперед. Да к тому же отпуск по болезни - четыре месяца не работал!

Жил я тогда на окраине. Правда, сейчас санаторий "Узкое" более напоминает центр города. А в середине шестидесятых - небольшие домики, окруженные лесом, пруды, заросшие кувшинками. Я брал автомобильную камеру, катался по пруду, задрав ногу в гипсе вверх. Тренировал верхнюю часть тела, пока нижняя зарастала. Подтягивался, отжимался.

Каждую осень альпинисты Москвы проводили неофициальное первенство по общей физической подготовке. Из-за перелома я занял в тот год только двадцатое место в пятикилометровом кроссе. Но подтянулся и отжался лучше всех, а на здоровой ноге присел аж сто двадцать раз. Так что в общем зачете был первым. Тогда для меня было очень важно - быть первым.

Четыре месяца в "Узком" изменили и всю мою жизнь в науке. Формально в спорте я был любителем. Но фактически считал занятия спортом главным делом жизни. Хотя чуть-чуть не успел защитить докторскую диссертацию до травмы.

Всегда на первом месте был спорт. Я учился в МВТУ, потом в аспирантуре, защитил кандидатскую, И все всегда - на бегу, в перерывах между тренировками. Времени вечно не хватало. С двенадцати лет, с тех пор как в техникум поступил и начал заниматься лыжными гонками. У меня обнаружилась какая-то генетическая предрасположенность к длинным дистанциям, выносливость в многодневных нагрузках. Она во мне зудела, играла, рвалась наружу, требовала проявления.

Во время учебы в институте к лыжам прибавился альпинизм. Времени на научную работу оставалось все меньше. Хотя и успел сделать научное открытие, написать диссертацию, защититься, - все это было чистой случайностью.

И в аспирантуру я попал совершенно случайно. И не за тем, чтобы сделаться ученым. Закончил в 57-ом году, эксперимент поставил - получилось, посидел в библиотеке, подогнал теорию - вот и статья, и диссертация. Написал и - забыл про все это. 58-ой год - наша экспедиция штурмовала Победу. Стали чемпионами страны. В 59-ом году - собирались на Эверест, впервые. Я был включен в первую гималайскую сборную. Научная работа вообще встала. Нас, как членов сборной, зачислили на стипендию от государства. Все, что мы должны были делать - это готовить штурм высочайшей вершины.

Но китайцы захватили Тибет, Хрущев поругался с Мао, - экспедиция не состоялась. Все наши продукты, уже отправленные в Китай, естественно, достались нашим бывшим братьям. Они без нас предприняли попытку восхождения, как до сих пор утверждают, — успешную, но никто в мире им не поверил. Мы - в первую очередь. Мы видели их на совместных тренировках, видели, насколько слабая была у них команда, видели, как при небольших еще нагрузках китайцы глотали наркотики.

Начиная с 60-го года, я постепенно отходил от альпинизма. Хотя продолжал участвовать в экспедициях и восхождениях, даже стал на следующий год чемпионом страны. Мы взошли по новому пути на пик Сталина. Ездил в горы и в 62-ом, и в 64-ом, и в 65-ом годах. Но душа была - в лыжных гонках.

И вот в 60-ом году у меня наконец-то выдались четыре месяца, почти свободных от тренировок. Впервые в жизни! И тут я вспомнил, что еще три года назад, когда я только-только написал статью, ко мне подходили наши мужики из института и предлагали участвовать в написании книги как раз по моей специальности, по литью под давлением.

За три года до этого я обещал - да забыл, забыл - за всеми делами. Да и некогда было. А тут - целых четыре месяца!

Я связался с ребятами. Оказалось, еще не поздно было, книги тогда издавались очень долго. Из одной моей статьи получилась целая глава.

Книга вышла, на конкурсе заняла первое место. Таким образом, я неожиданно для самого себя стал теоретиком литья под давлением. Так я вошел в науку. И, как оказалось, очень кстати. До защиты кандидатской я был ассистентом. После защиты стал доцентом. У доцента педагогическая нагрузка меньше, - значит, больше свободного времени для занятий лыжами.

Ага, думал я, а если докторскую защитить - так еще больше времени освободится. Сам себе буду хозяин. Кафедру создам, буду кафедрой заведовать. Как наш заведующий, в понедельник провожу собрание кафедры, всех ругаю, а там вся оставшаяся неделя - свободная, бегай - не хочу!

Такие мысли и мечты определяли мою жизнь в науке. Я готовил защиту докторской диссертации.

Если бы мне в детстве кто-нибудь сказал, что я буду ученым, буду заниматься наукой, я бы по меньшей мере очень удивился. До своего поступления в институт я и не представлял себе, что существует какое-то литье под давлением, я и представлять себе не хотел ничего подобного.

Но за меня в моей жизни все было решено.


ПОСЛЕСЛОВИЕ



Адик начал работу над этой книгой в сентябре 1991 года, сразу же по завершении экспедиции, работавшей на поляне Москвина.

Только тогда, этой последней осенью, он начал работу над книгой. Хотя еще за двадцать лет до этого друзья уговаривали, советовали, просили - создать книгу. Книгу о жизни, о друзьях, о людях, с которыми сводила его судьба.

Но тогда многое еще было впереди. И он предпочел жить и свершать, а не пускаться в воспоминания, как будто жизнь уже прожита.

Осенью девяносто первого состояние здоровья резко ухудшилось, Открытый крестец, торчащие из огромной раны наружу кости не давали возможности долго сидеть, тренироваться на коляске. Разгулявшийся остеомиелит активно разрушал костную ткань. Всю осень и зиму температура держалась выше тридцати восьми, шли воспалительные процессы.

В конце октября поехали на консультацию. Опытный хирург предлагал немедленно ложиться на операцию. Адик пытался объяснить врачам, что к весне он должен быть уже в строю, летом предстоит новая попытка штурма Эльбруса. Но в ответ услышал то, что много раз уже приходилось в жизни слышать: "Да у вас с головой не все в порядке. Вам надо к психиатру".

Ответил так же, как и отвечал уже много раз.

От операции отказался, боясь не успеть к весне восстановиться.

Уже и антибиотики никакие не спасали, но Адик твердил нам:

- Надо готовиться, надо тренироваться. Что бы ни случилось, летом мы едем на Эльбрус.

И продолжал работу над книгой.

Адик стремился к тому, чтобы книга вышла отнюдь не мемуарная, но - как учебное пособие для спинальников, для всех инвалидов, в котором его жизнь рассматривается всего лишь как пример. И это учебное пособие должно быть читабельным, веселым. Поэтому не всему в этой книге можно верить. Сомнительные места сознательно не обозначены какими-либо сносками, ибо слишком заметно выделены авторским юмором.

Двадцать шестого января 1992 года мы выехали в Нальчик. Во главе с Адиком.

Врачи потом назовут эту поездку - преступлением. Мы будем казниться и переживать - полумертвого друга тащить на Кавказ, в Приэльбрусье, когда он четыре месяца до этого не мог из дому выйти, какие уж там поездки!

Приехали, как всегда, на базу Московского университета. И были поражены известием,- за два часа до нашего приезда погиб Нурис Урумбаев. Погиб наш друг, погиб прекраснейший человек. Трагическая случайность, - в том январе терскольские склоны стояли почти голые, без снега почти, лавина, унесшая жизни Нуриса и его гостя, была совсем маленькой.

Видимо, для Адика это стадо предзнаменованием.

На станции "Мир", в подземной хижине, прожили мы несколько дней. Адик пробовал ползать. Но сил уже не было никаких. После прохождения одной-двух веревок он в полном изнеможении останавливался, подолгу лежал на снегу.

Мы выносили его, просто сажали на снег, на край спусковой трассы. Адик сидел, смотрел на разноцветных горнолыжников, летящих над снегами, которым даже плохая погода не могла помешать. Когда облачность проходила, приподымалась, видны были обе вершины седого Эльбруса, оба клыка красавицы Ушбы, которую штурмовала когда-то команда Ерохина.

Это было прощание.

Прощание с родиной.

По приезде Адик оказался в реанимации. Врачи ничего не могли сделать, только капельницу приставляли. Он продолжал бороться.

Надя была рядом. Искала врачей, лекарства, звонила знакомым, побуждала всех к действию.

Мы старались как можно чаще бывать у него. О чем велись разговоры? Да все о том же. Об Эльбрусе. Адик все сокрушался, что вот свалился и подставил под удар всю нашу летнюю поездку. Но зато серьезно рассчитывал на следующее лето.

Это не было самообманом, бредом сумасшедшею, лежащего под капельницей, распухшего, еле живого. Это было утешение нам - его друзьям. Этими разговорами он поддерживал тех, кто любил его, кому до слез больно было следить за его страданиями.

Но и не только. Жизнь научила его, что падения сменяются взлетами, и надо быть готовым. А то начнется улучшение, появится возможность ползать, ездить, работать - а он уже сдался, приготовился умирать.

Мы говорили о книге. Адик все ждал, когда же его переведут из реанимационной в обычную палату, в которой возможно будет завести свои, а не врачебные, порядки и продолжать работу над текстом.

И действительно, дела вроде бы пошли на поправку.

Бесчувственность нижней половины туловища оказалась спасительной. Все ужасные боли, сопутствующие погружению в рак, гасились, оставались "внизу". Рак незаметно делал свое дело. Незаметно даже для врачей.

Но работа над книгой продолжалась. Книга уже существовала - во множестве разрозненных кусочков, фрагментов, рассказов. Все это соединялось в папку с заголовком "Я - спинальник", которая хранилась в тумбочке больного Белопухова.

Смерть его была неожиданна и легка. Просто заснул под вечер. Заснул навсегда. Тихо отошел к жизни иной, к Свету Божественному.

Надя звонила вечером, устало повторяла тихо одну фразу, не одну сотню раз: "Пух умер", - а после этого добавляла: "Он не велел плакать и грустить".

Отпевали в маленькой полуразрушенной церковке Знамения Божией Матери, что в Грачевском парке. Народу набилось - полный храм, негде яблоку упасть. Староста прихода все удивлялась, - известного, видать, человека хоронят? Да нет, какой там известный. Просто - хороший человек, просто - много друзей Бог в жизни послал. Оттого еле-еле вмещал всех нас храм.

Двинулись от церкви - несколько автобусов, впереди милицейская машина. Выехали из Москвы, за Окружную. Свернули на неширокую асфальтовую дорожку, вьющуюся по холмам да оврагам. И пошло - подъем-спуск, подъем-спуск. Той самой трассой, которой мчал первым солнечным осенним днем шестьдесят шестого года Адик. В том самом месте, где сбил его самосвал, постояли минут десять, заглушив моторы.

Потом - Митинское кладбище.

Потом - поминки. Записать бы все воспоминания и рассказы об Адике, звучавшие за столом, - еще бы на одну книгу хватило бы. Да не до того было, руки стаканами заняты.

Вот, пожалуй, и все.

Только не хочется расставаться - даже ненадолго - с нашим знаменем. Поэтому мы так и останемся -

КОМАНДА БЕЛОПУХОВА…

Из книги Адика Белопухова "Я - спинальник"



15 сентября 1929 года – 1992 год